14 и 15 мая пермяки, затаив дыхание, пристально следили за телеграммами информационных агентств с Дальнего Востока.
«Вероятно, произойдет бой»…
На Урал поступали первые, пока неопределенные смутные сообщения о большем сражении 2-й Тихоокеанской эскадры адмирала Рожественского с японским флотом:
«Лондон. 14 мая. Согласно официальному сообщению, 50 судов балтийской эскадры взяли курс на северо-восток от островов Саддль (Седельные острова близ Шанхая – ред.). Здесь полагают на основании этого, что сражение произойдет в воскресенье. Сообщенный из Нью-Йорка слух, будто бой уже начался, маловероятен. Корейский пролив находится в расстоянии 400 английских миль от островов Саддль. Балтийская эскадра не может достигнуть пролива ранее, как в воскресенье утром.
Париж. 15 мая. Сведения о входе балтийской эскадры в Корейский пролив подтверждаются. Пока, однако, туда вошли только разведочные суда. Рожественский с остальной эскадрой может прибыть только 16 мая. Адмирал Рожественский находится в Корейском проливе, вблизи Цусимы. Вероятно, там произойдет бой. Представители прессы не допускаются туда. Приход русских вспомогательных крейсеров в Вузун вызвал в Японии сильную тревогу. Опасаются захвата продовольствия и боевых припасов, следующих в Инкоу и Чемульпо.
Чифу. 15 мая. По сведениям, полученным японским консулом, происходит морское сражение в Корейском проливе или вблизи его.
Париж. 15 мая. Итальянское морское министерство получило телеграмму из Чифу, что, по слухам, бой в Корейском проливе имел гибельные последствия для обеих сторон. Потери ужасные. Ни одно судно не вышло, будто бы, невредимым».
Интерес к событиям на театре военных действий с Японией был настолько велик, что «уличные беспорядки», устроенные 14 мая группой пришедших из Мотовилихи большевиков, остались мало замеченными публикой. В «губернских» ведомостях 17 мая напечатали заметку, в которой говорилось, что вечером 14-го числа на Сибирской улице «демонстранты били окна в домах и стреляли в стены губернаторского дома», но, встреченные ротой солдат у театрального сада, «наконец, разошлись».
«Бунт» почти не заметили, но скачки отменили
15 мая «значительная толпа опять сделала попытку идти в город (из Мотовилихи – ред.) с пением, свистом и криком, но меры, принятые заранее, воспрепятствовали ей исполнить это. Была задержана кучка крикунов, более двадцати человек, и толпа скоро разошлась».
Загородный сад на один день пришлось закрыть. Намеченные на 15 мая конные бега не состоялись. Однако публика воспринимала «меры безопасности» безучастно – наверное, еще никогда с таким нетерпением, горожане не ждали выхода свежих газет и последних новостей.
«Шанхай. 15 -го мая. Отовсюду телеграфируют о морской битве между Цусимой и японским берегом. Подробностей нет, но тон телеграмм из Чифу благоприятен русским. Говорят, Владивостокская эскадра принимала участие в бое. Английская фирма извещена телеграммой из Токио о японской победе, чему, однако, не верят. Город в возбуждении. Военные суда готовы к выходу. Китайцы волнуются. Телеграф с Вузуном прерван. Со вчерашнего дня коммерческие суда не выходят, выжидая событий.
Париж. (Соб. кор.) 16 мая. Рожественский прошел Корейский пролив, пожертвовав наиболее старыми и менее быстроходными судами. Благодаря этому, он дойдет теперь до Владивостока.
Лондон. 16 мая. Телеграммы из Японии подтверждают, что Рожественский потерпел неудачу. 3 японских крейсера и 12 контр – миноносцев потоплены или выведены из строя».
«Вчера было уже 17-е, но до вечера мы не имели никаких определенных известий об обстоятельствах и результатах сражения, – сетовали уральские газеты 18-го мая. – Правда, Рожественский еще не мог ничего сообщить, все случайные известия из Чифу, Шанхая нельзя считать достоверными, и можно было бы ожидать известий только из Токио. В Японии, несомненно, уже знают все подробности сражения, тем более, что оно происходило у самых берегов Японии, но из Токио последняя телеграммы были только от 15 мая и никаких подробностей не сообщили.
Такое положение вещей, во всяком случае, странно и не удивительно, что заграницей видят в этом симптом, благоприятный России. Хотя, конечно, всякий оптимизм был бы, в данном случае, преждевременным, но мы думаем, что, в случае решительной победы, Япония не замедлила бы оповестить об этом весь свет»…
Достоверную картину Цусимского боя читатели газет в Пермской губернии узнали только 19-20 мая, когда в местной прессе были напечатаны «всеподданнейшие телеграммы» главнокомандующего вооруженными силами на Дальнем Востоке, генерала от инфантерии Николая Линевича:
«1) От 16-го мая. Во Владивосток прибыл крейсер 2 ранга «Алмаз». Командир крейсера донес, что 14 мая эскадра адмирала Рожественского в Цусимском проливе вступила в бой с японским флотом. В дневном бою погибли броненосцы «Князь Суворов», «Бородино», «Ослябя», крейсер «Урал». Броненосец «Император Александр III» имел сильные повреждения. В начале боя ранен генерал-адъютант Рожественский, который свезен на другое судно. После отделения крейсера от эскадры, с наступлением темноты, бой возобновился. Результаты ночного боя неизвестны. «Алмаз», отрезанный от остальной эскадры, прорвался во Владивосток.
2) По дополнительным, полученным от командира крейсера «Алмаз», через командира Владивостокского порта, сведениям, во время дневного боя транспорт «Камчатка» имел весьма серьезные повреждения. «Алмаз», отрезанный от эскадры, не был в состоянии присоединиться к ней и пошел во Владивосток. На «Алмазе» убиты лейтенант Мочалин и 4 нижних чина, ранено 10 нижних чинов, из коих 3 очень тяжело»…
«Неудобно быть дома во время войны»: пермяки – участники Цусимского боя
«Пермские губернские ведомости», помимо многочисленных телеграмм, поместили 20 мая статью «После морского боя», в которой говорится:
«Опять роковая неудача постигла русский флот. Теперь уже нет оснований сомневаться, что нашей эскадре, на которую было столько надежд, которая с такими трудами достигла театра войны, нанесено поражение»…
В Цусимском сражении участвовало немало офицеров и матросов, живших в Пермской губернии, или чья жизнь была неразрывно связана с Прикамьем и Средним Уралом. Один из них – судовой механик броненосца «Наварин», поручик Александр Николаевич Михайлов. Он родился 1 марта 1880 года в Казани, в семье потомственного почетного гражданина Николая Ивановича Михайлова. Среднее образование Александр Михайлов получил в реальном училище, до третьего класса он жил и учился в Перми, куда переехал его отец в 1888 году. В губернском городе Александра Михайдовича считали уже «настоящим пермяком». В 1904 году Александр окончил полный курс технического училища со званием инженера-механика. По состоянию здоровья, Михайлов мог получить освобождение от военной службы – но он сам рвался во флот, на боевой корабль, опасался, что «эскадра Рожественского уйдет без него». Друзьям, отговаривавшим его от участия в походе 2-й Тихоокеанской эскадры, Александр Николаевич отвечал: «обязанному служить неудобно сидеть дома во время войны». Михайлов получил назначение на броненосец «Наварин», который, в ходе Цусимского боя получил четыре попадания торпедами, перевернулся и затонул. Из 681 члена экипажа спаслись только трое. В числе нашедших смерть в волнах был и Александр Михайлов. Вместе с ним только на одном «Наварине» погибли несколько уроженцев Пермской губернии – комендор Михаил Большухин, гальванер Михаил Важенин, минер Борис Ершов, матросы Василий Мячков, Василий Петухов, Евгений Федотов, кочегар Иван Артемьев…
«Не погибла наша честь»…
Известие об итогах Цусимского боя вызвало неоднозначную общественную реакцию. Как заметил проницательный Сергей Витте, «психика всех обывателей России начала перевертываться, все начали сбиваться с панталыку»… Насчет «всех» Сергей Юльевич, конечно, погорячился. Да, безусловно, военные неудачи пытались использовать в своих политических интересах политики, желавшие, или ограничения монархии в России, или же – полного устранения императорской власти, от крайних либералов о большевиков. Неудачи на фронте интересовали неугомонных радикальных политиков лишь потому, что, по их мнению, ослабляли самодержавие.
Вместе с тем – очень у многих россиян, как в высших слоях общества, так и среди значительной части мещан, и крестьян, (которые за месяцы войны сделались ревностными читателями газет), преобладали чувства горечи, скорби и вместе с тем – желания продолжать борьбу с внешним врагом. Настроения этих людей, преданных монархии, выразил автор стихотворения, напечатанного после Цусимского боя в «Пермских губернских ведомостях»:
«Хотя наш флот, по воле рока,
В бою погиб в водах Востока,
Но не погибла наша честь!
А с ней мы верим, без сомненья,
Что смоем пятна пораженья…
Далеки мы с врагом мириться;
За честь свою с ним станем биться,
Насколько силы нашей есть.
Наступит время, минет горе,
И нам даст суша или море
Победы радостную весть!»
Сразу после Цусимы начались разговоры о скорых мирных переговорах; по свидетельству Витте к этому склонялся Николай II. Хотя, к слову, главнокомандующий дальневосточными войсками Николай Линевич считал, что именно теперь, на суше у русской армии имеются все необходимые возможности и силы, чтобы нанести решительное поражение японцам на суше.
«Взрыв горя, обиды и негодования не должен затемнять нашу гражданскую мысль, – писала петербургская газета «Слово», орган правых земцев, весьма популярная в Пермской губернии. – Не стонами и хныканьем и не пьянством с горя в загородных кабаках, за которое нас справедливо презирают иностранцы, можем мы помочь горю, а мужественным обсуждением положения. Для запутавшегося помещика самое спасительное – установить, что еще можно спасти после краха, и, жертвуя второстепенным, сохранить необходимое. Первый вопрос, который нам надо разрешить, есть вопрос об армии.
Может ли Линевич с теми силами, какие у него есть, уничтожить японскую армию или спасти Харбин и сообщение с Владивостоком? Думается, что не может и что ему придется отступать перед неприятелем, одушевленным небывалой морской победой. Линевичу надо посылать подкрепления, как можно больше подкреплений…
Считать себя побежденными, не использовать всех своих сил – это значит сдаться на милость победителя и писать условия мира под диктовку врага. Предстать пред ним во всеоружии наших сил – это значит активно участвовать в составлении мирного договора»…
1905 год: неприятие террора
Надежды революционеров, которые надеялись, что Цусимское поражение немедленно вызовет «грандиозный» всплеск общественного недовольства и подогреет начавшиеся в ряде губерний беспорядки, оправдались лишь отчасти. Стачки рабочих в российских городах весной и летом 1905 года в большинстве своем не носили политического характера, выступать за прекращение войны с Японией забастовщикам даже в голову не приходило – за такие призывы большевистских ораторов могли просто поколотить, поэтому сторонники «Ленина и компании» предпочитали на эту тему помалкивать. И только в листовках осторожно вставляли фразы вроде: «последние события на море – полное поражение остатков нашего флота – красноречиво говорят о разложении самодержавия». Крестьянские выступления в Пермской губернии тем более с внешней политикой были не связаны – активизация сельских сходов, составлявших «приговоры» с просьбами «наделить землей обсчество», была, в основном, заслугой заезжих из города пропагандистов…
Попытки устроить «антивоенные протесты» в узких интеллигентских кругах тоже неизменно заканчивались провалом.
Одну из таких неудачных попыток красочно описал в своих воспоминаниях Павел Милюков:
«Я был в эти дни в Петербурге и получил от имени Союза освобождения предложение участвовать в первом общественном протесте по поводу поражения при Цусиме. Не согласиться было нельзя, хотя дело шло об одной из «симуляций» революции, для меня мало симпатичных. Было условлено собраться в ближайшие дни «на музыке» в Павловске и там, в антракте, выставить оратора, который бы объяснил публике значение народного протеста. Оратором согласился быть милейший В. В. Водовозов (известный публицист – ред.), всегда готовый к бою. Но демонстрация плачевно провалилась. Часть публики, не успевшая уйти из зала, разбежалась, как только поняла, что ее втягивают в политику»…
Но, наверное, ничто так не отвращало интеллигентов и рабочих, мещан и крестьян, богатых и бедных, от сочувствия «нигилистам», как беспощадный «революционный террор».
С ужасом и негодованием восприняли уральские крестьяне известие об убийстве эсеровским боевиком Иваном Каляевым московского генерал-губернатора, великого князя Сергея Александровича (февраль 1905 года). Жители многих уездов Пермской губернии выразили императорскому дому искреннее сочувствие, отправив на имя царя телеграммы, полными искреннего человеческого сочувствия.
Николай II выразил пермским селянам благодарность:
«На всеподданнейшем докладе министра внутренних дел о выражении верноподданнических чувств крестьянами Кизеловского заводского сельского общества, Соликамского уезда, Сретенского и Филатовского сельских обществ, Пермского уезда, по поводу кончины Его Императорского Высочества Великого Князя Сергея Александровича, Государь Император Собственноручно начертать изволил: «Искренне всех благодарю» – сообщали «Пермские губернские ведомости» 31 мая 1905 года. Действительно, сочувствие пермских крестьян дорогого стоило, учитывая, что в Санкт-Петербурге, как рапортовал директор Департамента полиции Алексей Лопухин, многие представители интеллигенции открыто ликовали, а столичные дворяне и земцы, хотя внешне были невозмутимы, но у «большинства в их среде наблюдалось в лучшем случае равнодушие к этому злодеянию». Открыто осуждали революционеров-террористов только консерваторы и правая пресса. Но не стоит думать, что в числе этих «консерваторов» были только аристократы или представители высшей бюрократии – панихиды по великому князю, заказывали рабочие многих заводов… Много простых людей было и на похоронах великого князя в Москве.
«Стали пускать поклоняться гробу народ, – записал в своем дневнике великий князь Константин Константинович. – Он шел во множестве, чинно, сосредоточенно, в большом порядке и благоговейно»…
Но, тем не менее, политическая обстановка в стране продолжала накаляться – в Пермской губернии в декабре 1905 года случились события, которые советские историки называли «восстанием в Мотовилихе». Хотя, скорее всего, это было отнюдь не восстание, а очередная «выходка» небольшой группы местных «нигилистов», которые слыли за хулиганов и держали в страхе весь заводской поселок…
