У белых были шансы отвоевать территорию Пермской губернии осенью 1919 года. Почему этого не случилось? Что помешало – усталость белых армий, или отсутствие военной операции с юга, на которой настаивал барон Врангель?
Наступление – на Пермскую губернию!
1 сентября 1919 года началось контрнаступление армии Колчака на тобольском направлении. Несмотря на то, что сибирские армии были измотаны в предыдущих боях, удар получился ошеломительным. На севере наступала 1-я армия Анатолия Пепеляева. На южном фланге основной удар наносили корпус Владимира Каппеля и Ижевская дивизия Викторина Молчанова. Ижевцы шли в бой против большевиков под красными знаменами, – их части были сформированы в 1918 году восставшими против советской власти рабочими Ижевска и Воткинска. Многие из них считали себя социалистами и ходили в атаки под пение «Варшавянки» (правда, с переиначенным текстом). В качестве последнего резерва белые отправили на фронт личный конвой адмирала. Красная разведка сумела перехватить оперативные распоряжения неприятеля, но принимать удачные решения было поздно. Растянутая по сибирским дорогам 26-я стрелковая дивизия РККА была «сбита» и покатилась к Тоболу.
На флангах 5-й армии РККА белые создали заметное превосходство в силах и бросили ударные группы во фланг и тыл противника. Разгром завершала конница, обошедшая красных с тыла.
В Омске снова заговорили о победе, о возвращении Урала, Екатеринбурга и Перми. Бывший ординарный профессор пермского университета, а ныне – начальник пресс-бюро правительства Колчака Николай Устрялов записал в своем дневнике 4 сентября: «Снова дни решающие, роковые. Бой за Омск, за победу, за бытие Колчака, за перелом… Решается, кстати, и наша судьба – закинутых сюда порывом урагана людей. Что будет зимой – бегство, бедствия, гибель или успокоение и радость победы, в худшем случае, зима в Омске со всеми удобствами теперешней жизни?»
Колчаковцам в этот момент была необходима военная помощь. Ее ждали – особенно после того, как в Омск пришло известие о занятии Кавказской армией белых Царицына.
«Противник снимает части с Уральского фронта»…
30 июня 1919 года Кавказская армия белых под командованием барона Петра Врангеля взяла Царицын – «Красный Верден», как называли этот город, который до этого трижды безуспешно штурмовали донцы атамана Петра Краснова.
Врангель считал необходимым, не откладывая, продолжать наступление – на Саратов, и, далее, на Урал, на соединение с войсками адмирала Колчака, которые на тот момент еще контролировали значительную часть региона, в том числе большую часть Пермской губернии. И не изменил свою точку зрения даже рослее того, как колчаковцам пришлось оставить Урал.
29 июля барон обратился к главнокомандующему Добровольческой армии с официальным письмом.
«Милостивый Государь Антон Иванович! – писал Врангель. – В минуту казавшейся неизбежной гибели Великой России, Вы подняли выпавшее из рук убитого генерала Корнилова знамя «спасения Родины». Под сень этого знамени стекались те, кто не потерял еще веры в спасение России, кто, веря в Вас, шел за Вами на служение Родной Земле. В числе их был и я. Скоро год, как я в рядах Армии иду за Вами, страдая душой при виде потоков русской крови, пролитых братской рукой, при виде мерзости запустения Родной Земли, но незыблемо веря в светлое будущее России …
Безмерной доблестью и последним напряжением сил армия в решительном бою разбила противника у Балыклеи, на плечах его овладела Камышинской позицией и блестящим маневром, прижав красных к Волге, уничтожила почти полностью Камышинскую группу противника. Невзирая на новые кровавые потери, все части армии были брошены для преследования врага. Последний, учитывая угрозу Саратову, сосредоточил против моей армии всю конницу IX и X своих армий и, спешно снимая части с Уральского и Астраханского фронтов, перебрасывает их к Саратову.
Полки дошли до 60 – 100 шашек, материальная часть в полном расстройстве. Наступление армии захлебнулось, и противник сам перешел на всем фронте в наступление, с величайшим трудом пока сдерживаемое обескровленными войсками. Вместе с тем, из состава Кавказской армии перебрасывается в Добровольческую новая часть – Терская казачья дивизия. Представленные мною Вам соображения о необходимости скорейшего завершения Астраханской операции, дабы обеспечить тыл армии при движении ее на север, одобрения не получили, и генералом Романовским мне было телеграммою указано, что Астраханское направление имеет второстепенное значение»…
Приказ, который так и не был отдан
Врангель упрекал Деникина в том, что он уделяет исключительное внимание снабжению Добровольческой армии, и ее знаменитых «именных» офицерских полков, наступающих на Москву, и предпочитает московское направление восточному. Из армии Врангеля перебрасывались на другие участки фронта лучшие части. Между тем, по мнению командующего Кавказской армией – именно путь на Урал и соединение с Колчаком обеспечили бы белым гарантированную победу. Для этого нужно было, первым делом, взять Астрахань, чтобы, обезопасив тылы, двинуться на Южный Урал. Но, ни подкреплений, ни приказа начать астраханскую операцию Врангель так и не дождался.
«До назначения меня командующим Кавказской армией я командовал теми войсками, которые ныне составляют армию Добровольческую, числящую в своих рядах бессмертных корниловцев, марковцев, дроздовцев… Заботы Ваши и Ваших ближайших помощников отданы полностью родным Вам частям, которым принадлежит Ваше сердце. Для других ничего не осталось» – сетовал барон в своем послании главнокомандующему.
Деникин отправил Врангелю холодный ответ, из которого стало ясно – Кавказская армия не получит приказа идти на соединение с Колчаком:
«Издали у других все кажется лучше. Вам кажется, что Добровольческая армия идет, не встречая сопротивления, но Вы не учитываете, что в то время, как собственно Кавказская армия занимает фронт в 40 верст, в это же время фронт Добровольческой армии почти 800 верст; что спасать создавшееся трудное положение на Донском фронте будет все та же Добровольческая армия. В свое время я от Генерала Краснова получал упреки, что я добровольческие части разворачиваю где-то в Донецком бассейне, а не шлю к нему на фронт…
В свое время надо было кому-то отстаивать Каменноугольный район, и отстаивали безропотно Добровольцы. Теперь надо кому-то быть в безводных и голодных степях, которые к тому же, по Вашим же телеграммам, не так уж безводны и голодны и куда Вы в свое время и просили сосредоточить Кубанцев, считая это направление наиболее блестящим и победным….
Интрига и сплетня давно уже плетутся вокруг меня, но меня они не затрагивают, и я им значения не придаю и лишь скорблю, когда они до меня доходят.
Уважающий Вас А. Деникин»
У белых был шанс разгромить Тухачевского
Да, верно, что когда Врангель взял Царицын после долгих и упорных боев только в июне 1919 года, армии Колчака уже начали свое «великое летнее отступление» 1919 года. Однако не стоит забывать, что бои в Пермской губернии, которые сковали значительные силы красных, велись до начала августа. За Волгой конные разъезды Врангеля уже в июле установили связь с уральскими казаками, подчинявшимися Колчаку, и время для совместного наступления еще не было упущено. В Сибири, казалось, Колчак выправил положение: под угрозой окружения 5-я армия Михаила Тухачевского была вынуждена отступить обратно за Тобол. Только после серьезного пополнения войск красные смогли контратаковать и вновь начали наступление на Петропавловск.
Понятно, что когда барон Врангель говорил о необходимости идти на соединение с Колчаком, он совсем не имел в виду, что Кавказская армия совершит марш-бросок на Урал, в пределы Уфимской или Пермской губернии. Но разве не реальным было соединение «экспедиционного корпуса» Кавказской армии с белыми оренбургскими казаками, которые, пусть и с переменным успехам, сопротивлялись большевикам до сентября 1919 года, когда были разгромлены под Актюбинском?
Считается, что несогласованность действий Деникина и Колчака многие – честолюбивое «соревнование» белых лидеров друг с другом: якобы, каждый из них стремился раньше войти в Москву. Деникин, вместе с Корниловым, стоявший у истоков Белого движения, якобы не желал подчиняться Колчаку, который появился на политической сцене лишь осенью 1918 года и неожиданно объявил себя «верховным правителем России». Колчак, возможно, понимал, что его авторитет недостаточен для добровольцев Деникина. Но это, конечно, не стоило того, чтобы принести в жертву своему честолюбию исход не только одной кампании, но и всей войны, всего белого движения. К тому же летом и осенью 1919 года колчаковцам «поход на Москву» уже не грозил – им было нужно надо хотя бы удержаться в Сибири, а, в случае успеха Деникина на юге – постараться вернуть Урал, включая Екатеринбург и Пермь. Тогда это не представлялось фантастикой даже самим белым лидерам. И удар Кавказской армии в «мягкое подбрюшье» красных армий мог бы сильно помочь отступающим войскам Колчака. Возможно, тогда колчаковцы удержали бы Омск.
Вне времени и вне пространства?
Впрочем, есть и другая точка зрения, которую ярко выразил военный историк российского зарубежья Антон Керсновский:
«…Генерал Врангель доказывал необходимость для ВСЮР наступления в царицынском – волжском направлении на соединение с армиями верховного правителя, выходившими на Волгу. Это – мысль характера, бесспорно, стратегического. Но Врангель в данном случае совершенно не считается с оператикой (и с относящимся к оператике элементом топографии). План идти на соединение с Колчаком – вне времени и пространства.
Вне времени – потому что потерпевшие на берегах Волги в конце апреля поражение войска верховного правителя стали откатываться назад, с каждым днем все более удаляясь от Вооруженных Сил Юга России. В момент сражения на Маныче они уже отходили от Бугуруслана. Царицынские штурмы совпали как раз со сдачей Уфы.Вне пространства – потому что даже в случае удачного форсирования Волги под огнем господствовавшей Волжской флотилии красных (а переправа всей армии с артиллерией и тылами явилась бы операцией совершенно иного масштаба, чем переброска нескольких сотен) фронт пошел бы по линии Златоуст – Уфа – Царицын – Таганрог, заняв гораздо большее протяжение, чем фронт Царицын – Орел – Киев и не имея к тому же ресурсов фронта Московского похода. Опирался бы этот фронт на безлюдные (и даже безводные) степи в стороне от каких бы то ни было населённых политических центров страны. Более того, этот пустынный фронт не имел бы ни одной рокадной железнодорожной линии. При попытке выдвижения его на линию Самаро-Златоустовской железной дороги неизбежен был разрыв между левобережной и правобережной группами – и красные от Саратова либо Вольска брали бы левую группу во фланг. Иначе, чем катастрофой, это кончиться не могло»…
По мнению Керсновского, «генерал Деникин, уступая генералу Врангелю во всех отношениях, кроме одного – умения читать карту, не согласился на проект командующего Кавказской Армией идти всеми силами на соединение с Колчаком. Идея его Московского похода была, безусловно, правильной и единственно возможной».
Впрочем, даже если «московская директива» Деникина и не была ошибкой, паника, которую могло вызвать среди красных только одно движение Кавказской армии на волжском левобережье, уже реально помогла бы колчаковцам. Достаточно вспомнить знаменитый рейд конницы генерала Константина Мамантова по Тамбовской губернии в августе – сентябре 1919 года. Хотя рейд и не выполнил своей главной задачи – сорвать контрнаступление красных, он вызвал страшную панику и сумятицу. Как писал в своих мемуарах Деникин: «набег вызвал целую большевистскую приказную литературу, отмеченную неприкрытым страхом и истерическими выпадами. Сам Бронштейн, находившийся тогда в районе набега и с необычайной поспешностью отбывший в Москву, писал по дороге: «Белогвардейская конница прорвалась в тыл нашим войскам и несет с собою расстройство, испуг и опустошение пределов Тамбовской губернии…»
Из мемуаров барона Врангеля:
«Предложенный мною по освобождению Северного Кавказа план – освободившиеся по завершении Кавказской операции наши силы использовать на Царицынском направлении, дабы соединиться с силами адмирала Колчака, – был Главнокомандующим отвергнут. Вместо этого Кавказская армия была переброшена в Донецкий бассейн. Сложившаяся независимо от нас общая обстановка вынудила нас в конце апреля сосредоточить значительные силы на Царицынском направлении, но драгоценное время было уже потеряно, противник получил возможность, действуя по внутренним операционным линиям, сосредоточить свои силы на Восточном фронте, разбить армии Верховного правителя и освободившимися силами обратится на нас… Наша транспортная флотилия состояла всего из двух захваченных нами в Царицыне буксиров, весьма слабой силы. На своевременный подход подкреплений рассчитывать было нельзя. При значительном удалении от базы и отсутствии путей подвоза артиллерийское снабжение пришло в расстройство. Вплоть до Царицына подготовленных узлов сопротивления не было. Войска, отброшенные к югу, неминуемо должны были сотни верст катиться назад. Имей мы силы продолжать наступление и атаковать противника в Саратове, не дав ему закончить сосредоточение, обстановка могла бы круто измениться в нашу пользу».
Подмоги ожидали… из Туркестана
Подобный «набег» на тылы красных армий, сражавшихся с Колчаком, тоже мог оказаться «счастливой картой» для белых. К тому же Сибирские армии белых остро нуждались в свежих силах – любые новые боеспособные части могли решить исход дела на фронте. Это порой приводило к фантастическим планам: генерал Михаил Дитерихс, например, предложил омскому кабинету министров снабдить генерала Николая Нагаева, только что приехавшего с юга России, четыре тысячи фунтов стерлингов – «для формирования на юге отдельной сибирской дивизии».
«Помилуйте, генерал, говорили мы Дитерихсу, – вспоминал член кабмина Георгий Гинс. – Ведь он не успеет доехать, как война кончится победою или поражением». Но генерал Дитерихс, в свою очередь, настаивал. «Нагаев, – говорил он, – организует дивизию из застрявших на юге России сибиряков и с ними через Туркестан будет пробираться весною 1920 года у нам». Предложение Дитерихса было принято: Нагаев получил деньги и уехал в области, подконтрольные ВСЮР.
Дивизию «из сибиряков», конечно он не собрал, но продолжил военную службу в рядах белых и в конце 1919 года был назначен был назначен на вакантную должность начальником штаба Сводно-гвардейской дивизии (под командованием генерал-майора Николая Штакельберга). Судьба Николая Нагаева сложилась удивительно: в составе Русской армии барона Врангеля он на корабле Черноморской эскадры эвакуировался из Крыма в Турцию, после Второй мировой войны стал православным священником в Версале и в 1951 году был рукоположен в архимандриты. В сентябре 1963 года решением Архиерейского Синода Русской православной церкви за границей (РПЦЗ) он стал правящим епископом с титулом Ричмондского и Британского, и скончался 17 октября 1976 года в Лондоне на 93 году жизни.
Колчак был готов отказаться от власти?
Ну а в белой Сибири, конечно, к концу сентября 1919 года надежды на «поход» частей Кавказской армии Врангеля полностью улетучились. Колчак смирился с мыслью, что не станет «освободителем Москвы от большевизма».
Генерал Константин Сахаров красочно описывает в своих мемуарах эпизод, запавший ему в душу:
«Вместе с генералом Дитерихсом я отправился к адмиралу Колчаку, в его особняк на Иртыше; снова сделал доклад о положении на фронте. Вывод был таков: необходимо немедленно продолжать наступление, гнать разваливающихся красных, чтобы до наступления морозов занять горные проходы Урала; для этого необходимо выполнить три условия – немедленная присылка пополнений, теплой одежды и координация действий всех армий.
Адмирал Колчак выслушивал, как всегда, внимательно весь доклад. Он сидел теперь оживленный и смотрел прямо своими черными, как ночь, глазами, качая часто головой в знак согласия. А в конце я услышал:
–«Я знаю, как армии трудно, но ничего, – продержитесь до конца октября, когда Деникин возьмет Москву»…
Вечером в тот же день за обедом и после него я имел длинный и совершенно близкий разговор с адмиралом. Он, еще более оживленный и полный надежд, и как будто даже помолодевший вследствие последних успехов армии, много и горячо говорил, высказывал свои задушевные мысли.
«Вы не поверите, Константин Вячеславич, как тяжела эта власть. Никто не понимает; думают, что я цепляюсь за нее. А я бы сейчас отдал тому, кто был бы достойнее и способнее меня…»
