После бурных событий 14 мая 1905 года, когда в городе прошла шумная манифестация, инспирированная мотовилихинскими большевиками, и губернаторский дом остался без стекол, в городе вновь воцарились обычная тишь и покой.
Агитатор против царя едва унес ноги…
Но на Мотовилихинском заводе «товарищи» из РСДРП продолжили активную деятельность, подстрекая рабочих к забастовке. 25 мая завод встал. Требования были сугубо экономические – в том числе, дать четверть прибавки к поденной плате и признать «выборных от цехов» для решения спорных вопросов с администрацией предприятия.
Большевики пытались обострить ситуацию. Для выступления на заводском митинге с политическими лозунгами пригласили какого-то проезжавшего через Пермь «верного ленинца» (сами местные, видимо, сильно побаивались – их на заводе каждый знал в лицо). Но когда оратор-«варяг» (имя его осталось неизвестным в анналах истории) выкрикнул на рабочей сходке – «Долой самодержавие», его чуть не поколотили, и заезжему «цицерону» пришлось поспешно ретироваться.
«В этот и на другой день мы горели, хотели подвигов, борьбы, но было ясно, что нас слишком мало, – признавался в своих воспоминаниях член РСДРП Василий Фролов. – Очень многие рабочие отказывались вести борьбу дальше. Через два дня они пошли к конторе завода, просили пустить на завод, заявляя, что они с политикой и ораторами иметь дело не хотят… На другой день все вышли на работу. Многие наши экономические требования, на бумаге, во всяком случае, удовлетворены. Институт цеховых старост признан. 25 процентов прибавки тоже обещаны».
Эти события явно показали революционерам Перми и Мотовилихи, что рабочие вполне могут отстаивать свои права путем переговоров и соглашений с заводским управлением. Такой расклад совсем не устраивал радикалов, стремившихся к обострению ситуации. Нужны были триггеры для возобновления конфликта. К сожалению, поводы для беспорядков вскоре появились.
Администрация Мотовилихинского завода вела переговоры с выборными от рабочих слишком «не спеша», в худших традициях русской бюрократии. 4 июля был арестован один из заводских активистов – Андрей Юрш – за требование «отменить распоряжение о переводе двух рабочих агитаторов на худшую работу». Волнения немедленно возобновились, 5 июля цеха встали. Часть разагитированных большевиками рабочих собралась на Вышке и предъявила администрации ультиматум: Юрша – немедля освободить, а непопулярных инженера Михаила Назарова и мастера Крапивина – уволить. Горный начальник (директор) Пермских пушечных заводов Сергей Строльман эмоционально «послал» смутьянов куда следует, а пермский комитет РСДРП в ответ напечатал и начал раскидывать по заводу прокламацию с призывами к беспорядкам.
Стычка на Вышке
10 июля случилось непоправимое – пролилась кровь.
«Около семи часов вечера в Мотовилихе на Вышке собралась толпа свыше тысячи человек, – писали «Пермские губернские ведомости». – Прибывшие на место сходки наряд полицейских и полусотня казаков были встречены криками, гиканьем. Настроение ее становилось возбужденнее. Последовали из толпы выстрелы в казаков и полицию. Казаками толпа была рассеяна. Рабочие, спустившись под гору и устроив засаду, из-за камней и пней начали стрелять. Сделано было не менее сотни выстрелов. Тогда из полусотни казаков девять спешились и дали в толпу два залпа»…
По жестокой иронии судьбы одной из казачьих пуль был убит пожилой рабочий Лука Борчанинов, – отец одного из лидеров мотовилихинских революционеров Александра Борчанинова. Возможно, Александр Лукич был в числе боевиков, открывших провокационную стрельбу по полиции, и тем самым обрек своего отца на смерть?! В любом случае террор всегда чреват самыми страшными и неожиданными последствиями для его сторонников и участников. Человек, ни во что ставящий жизни «чужих», тем самым ни во что ставит и жизнь родных, – «бумеранг» всегда прилетает обратно…
По одной из версий Лука Борчанинов был убит пулей, по другой – получил удар шашкой по голове. Последняя версия маловероятна, поскольку, во время пресечения уличных беспорядков, казаки имели четкое распоряжение – холодное оружие применять только плашмя.
«Жесткая рука» вице-губернатора Стрижевского
Губернатора Наумова в эти «крамольные» дни в Перми не было – его обязанности исполнял вице-губернатор Михаил Васильевич Стрижевкий. Он действовал быстро и решительно:
«В дополнение отношения от 5-го сего июля имею честь просить ваше высокоблагородие выслать спешно одну роту из вверенного вам батальона в Мотовилихинский завод в распоряжение местного уездного исправника, – телеграфировал вице-губернатор командиру 232-го резервного Ирбитского батальона. – Настроение рабочих весьма угрожающее. Вместе с тем я покорнейше прошу ваше высокоблагородие сделать распоряжение держать наготове еще одну роту – на случай, если рабочие двинутся из Мотовилихи в город Пермь. Рота эта поступит в распоряжение местного полицмейстера».
«Рабочим Мотовилихинского завода, через их выборных и особыми объявлениями, расклеенными по заводу, объявлено не собираться толпами, не допускать сходок, – докладывал 11 июля Стрижевский товарищу министра внутренних дел, заведующему полицией Дмитрию Трепову. – Арестовано 8 человек, у некоторых найдены прокламации. В10 часов вечера на место беспорядков (на Вышку – ред.) выезжал я сам. Начато дознание. Порядок в настоящее время восстановлен».
21 июля исполняющий обязанности губернатора телеграфировал в Снкт-Петербург: «Забастовка в Мотовилихе кончена. Рабочие всех цехов приступили к работам».
Очевидно, что Стрижевский обладал незаурядной силой воли и не боялся брать на себя ответственность в моменты, когда ситуация «висела на волоске». Увы, этих качеств как раз недоставало Наумову, который вскоре вернулся в Пермь и сполна воспользовался славой «восстановителя спокойствия», надев на свою голову лавровый венок, который должен был принадлежать отнюдь не ему.
«Мотовилихинское чаепитие»
У Наумова были все шансы выставить себя «другом рабочих» и встать на их сторону перед заводской администрацией, представители которой зачастую вели себя просто по-хамски – грубили работникам, запрещали делать перерывы на чаепитие. Если бы губернатор подержал требования, хотя бы о «вежливом обращении» с рабочими – он бы намного поднял свой «рейтинг» в их глазах и нанес мощный «контрудар» по пропаганде большевиков. Но, видимо, к созданию собственного положительного образа в широких массах Александр Петрович не имел ни малейших способностей. А вот революционеры – были мастерами пропаганды, чем и воспользовались удачно. Понимая, что после бурных июльских событий политическим лозунгами рабочих не «соблазнить», Пермский комитет РСДРП сочинил и распространил весьма талантливый и даже вполне «мирный» по духу текст:
«Только что улеглась после стачки волна рабочего недовольства, как уже администрация Мотовилихинского завода торопится доказать рабочим, что они бесправные рабы и что никто и не думал относиться серьезно к обещаниям, данным во время стачки, напротив, возмутившихся рабов, после их усмирения, следует хорошенько прижать.
Администрация и действует в этом духе. Например: вывешивают объявления, что подручным токарям в снарядном цехе плата будет производиться из заработка токарей, хотя до сих пор подручным платил завод; обещанная в дни ремонта часть платы не выдается; выборных от цехов депутатов грубо и нагло обрывают, когда они пробуют отстаивать интересы выбравших их товарищей. А сколько издевательства над рабочими со стороны господ, вроде инженера Сеппайн: не смей присесть во время работы, не смей выпить кружку чая, иначе, если барин увидит раба, пьющего чай, то чай будет вылит и кружка полетит к черту. Все это сопровождается криком и грубой бранью. Вот так обещанное вежливое обращение».
Так, на «кружке чая» большевики снова втирались в доверие к «товарищам пролетариям», а губернатор Наумов тем временем «почивал на лаврах». Видимо, надеясь, что пик смуты 1905 года – уже миновал, во всяком случае, в спокойной и не склонной к революционным брожениям Пермской губернии. Однако в политических прогнозах Александр Петрович оказался столь же слаб, как и в пропаганде. Худшее, – во всяком случае, лично для него, было еще впереди.
«Плачущий» губернатор
1 сентября 1905 года в Мотовилихе началась очередная стачка. Администрация завода не придумала ничего лучшего, как объявить 20 сентября локаут. Губернатор Наумов, вместо того, чтобы немедленно решительно вмешаться, неделю бездействовал. И только 28 сентября отправил полное стенаний письмо главному начальнику уральских горных заводов Павлу Боклевскому:
«Милостивый государь, Павел Петрович! От фабричного инспектора, земских начальников и полиции мною получены сообщения, что последствия недовольства закрытием Мотовилихинского завода начинают распространяться по другим местам и заводам, например, в Пожве, Березниках, Кизеле (где каменноугольные копи, почему здесь, при недостатке теперь нефтяного отопления, рабочее волнение особенно опасно), в Юго-Камском заводе и других местах. Туда приходят увольняемые из Мотовилихинского завода рабочие и возбуждают местных, так что волнение разрастается по кругу все большего диаметра, как расплывающееся пятно. При дальнейшем поступательном движении в этом направлении надо ожидать последствий очень серьезных для всего Урала так как нет сомнения, что материал везде подготовлен и революционная пропаганда воспользуется столь для нее благоприятным случаем.
С другой стороны, мне доставляются положительные сведения, что если поскорей объявят о дне открытия работ на заводе, так не возникнет никаких серьезных беспорядков…
Все имеющиеся у меня силы для борьбы с бунтом наготове, но предупреждаю, что если бунт будет крупен, они окажутся ничтожными».
С 15 октября администрация Мотовилихинского завода начала принимать рабочих. А 18 октября в Перми получили царский Манифест, подписанный накануне – о даровании «незыблемых основ гражданской свободы», неприкосновенности личности, свободы совести и слова, собраний и союзов; привлечении к выборам в Государственную думу тех слоев населения, которые прежде были лишены избирательных прав, включая рабочих.
«Неодетый, в одном сюртуке»: во власти толпы
Мирную демонстрацию служащих железной дороги, которая стихийно собралась по этому случаю в Перми, Александр Наумов разгонять не велел. Но вышло все наоборот – видимо, с управлением и дисциплиной в губернаторской «команде» было не все в порядке:
«18-го сего октября в городе Перми, узнав о Высочайшем Манифесте, железнодорожные служащие большою толпою отправились в собор, чтобы отслужить молебен, – докладывал прокурор Пермского окружного суда Константин Подрезан в Казанскую судебную палату. – О цели движения этой толпы полиция уведомлена не была, а заместитель начальника железной дороги инженер Сериков своевременно не предупредил начальника губернии, который, узнав о движении толпы, по телефону дал приказ полиции толпу не задерживать, а пропустить свободно. Такое распоряжение запоздало, так как в это время уже помощник пристава Иванов дал приказ казакам, находившимся во дворе полиции, разгонять толпу, проходившую мимо. Произошла схватка. Точная цифра пострадавших более или менее серьезно не установлена, по слухам, их человек до 30, убитых нет. Узнав о происшествии, губернатор немедленно прибыл на место, успокоил толпу, требовавшую выдать им для расправы помощника пристава Иванова и казацкого есаула, и отослал войска по домам».
Тем самым несчастный Александр Петрович сделал революционерам «подарок», о котором они, даже и мечтать не могли. Теперь было бесполезно говорить, что «губернатор не виноват». Вооружившись этим слухом, и заодно револьверами, революционеры возглавили возбужденную толпу и, как полгода назад, повели ее на Сибирскую улицу, к дому губернатора.
По сути, повторились события 14 мая – только в гораздо худшем варианте.
«Так как войска для успокоения толпы были сняты с постов, то воспрепятствовать движению ее оказалось невозможным, толпа росла с каждой минутой и, остановившись у дома губернатора, потребовала, чтобы ей прочитан был манифест 17 октября 1905 года, – сообщал Подрезан своему казанскому начальству. – Губернатор вышел к толпе и когда удовлетворил ее желание, то толпа потребовала немедленного освобождения всех подследственных арестантов политической категории. Требование это сопровождалось угрозами кровопролития. Губернатор обещал немедленно же снестись по телефону с начальником Жандармского управления и прокурорским надзором, но толпа требовала, чтобы губернатор шел с ней к тюрьме и лично освободил арестованных. Во избежание насилия губернатор согласился и, как был неодетый, так, в одном сюртуке, пошел с толпою, которая выкинула красные флаги и пела «Марсельезу».
По освобождении из тюрьмы арестованных толпа, не отпуская губернатора, направилась к исправительному арестантскому отделению, где также временно содержались политические, и, когда арестованные были и тут освобождены, толпа отпустила губернатора. Когда он садился на извозчика, к нему подошли из толпы каких-то трое и крикнули ему: «А теперь вы будете иметь дело уже с боевою партией».
Толпа после этого ходила до поздней ночи. В театре произносились речи. В них обсуждался инцидент утреннего столкновения казаков с толпою, причем господа инженеры, служащие на Пермской железной дороге во всем обвинили губернатора, позволяя себе публично произносить на эту тему речи».
Понятно, что после такого позора, дни Александра Наумова на государственной службе были сочтены.
Вскоре после октябрьского инцидента Александр Петрович подал в отставку по собственному желанию. Его прошение было удовлетворено указом Николая II от 8 ноября 1905 года. В 1912 году Александр Наумов просился обратно на государственную службу – но получил отказ министра внутренних дел Макарова. Скончался бывший пермский губернатор в своей квартире в Санкт – Петербурге в 1915 году.
