Как бродяга, вызвавший переполох в окружении Александра I, выиграл от слухов, называвших его «царем», и был с комфортом возвращен из Сибири в Москву
В начале XIX века на Урале и в Западной Сибири упорно распространились слухи о том, что в одной из местных губерний скрывается император Павел I, который вовсе не покинул наш бренный мир в 1801 году, а под видом «простого человека», Афанасия Петровича, странствует по селениям, нигде не задерживаясь надолго.
Павел Петрович, портрет кисти Александра Рослина, 1777 год
«Узнаешь ли ты меня, гатчинский любимец»?
Слухи эти держались десятилетиями. В 1827 году, декабрист, барон Андрей Розен, который ехал в ссылку через Пермь, Екатеринбург и Тобольск, слышал от крестьян один и тот же вопрос: «не видели ли вы, не встретили ли вы в пути Афанасия Петровича»?
Декабрист Андрей Розен, рисунок Николая Бестужева, 1832 год
«Рассказывали, что с почтительностью повезли его в Петербург тобольский полицмейстер Алексеев и красноярский купец Старцев, что он в Тобольске, остановившись для отдыха в частном доме, заметил генерал-губернатора Капцевича, стоявшего в другой комнате у полуоткрытых дверей в сюртуке без эполет (чтобы посмотреть на него), – вспоминал впоследствии Розен. – Он спросил его: «Что, Капцевич, узнаешь ли ты меня, гатчинский любимец?» Он был очень стар, но свеж лицом и славно одет. Народ различно толкует: одни говорят, что он боярин, сосланный императором Павлом, другие уверяют, что он родной его».
Странник, художник Василий Тропинин, 1847 год
Легенда о проезжем «старце», которую услышал ссыльный барон, уже сильно отличалась от реальной истории, которая, действительно, могла случиться пятью годами ранее (подробности – чуть позже). Дело в том, что «красноярский купец Старцев», якобы сопровождавший загадочного старика, на самом деле был мещанином, да и вряд ли мог «с почтительностью везти» Афанасия Петровича, поскольку оба они в 1822 году были арестантами, которых везли на допрос в Санкт-Петербург. По той же причине, они вряд ли могли с комфортом «остановиться для отдыха в частном доме». Зато достоверен факт, что Петр Капцевич (генерал-губернатор Западной Сибири с 1822 года), в 1790-ые, будучи поручиком квартировавшей в Гатчине артиллерийской команды «приобрел особенное расположение Павла Петровича». По вступлении цесаревича на престол (1796), Капцевич был уже в 1797 произведен в полковники и в том же году – в генерал-майоры, с назначением шефом артиллерийского батальона. Впрочем, об этом стремительном «взлете» императорского любимца было известно всей дворянской и чиновной России.
Генерал от артиллерии Петр Капцевич, с 1822 года генерал-губернатор Западной Сибири
«Вези меня к ним – я им дядя!»
Однако вернемся к загадочному Афанасию Петровичу. В начале 1800-ых годов этот человек, прибывший через Пермскую губернию с партией ссыльных в Сибирь, появился в окрестностях Красноярска. Тогда он был еще не стар, – чуть за 40 лет, – но к физическому труду был неспособен. Во всяком случае, местные власти на него махнули рукой, и Афанасий стал «пропитанным» – то есть, жил подаянием. Вскоре про него стали говорить, что он – скрывшийся от мира император Павел I.
Или по другой версии – его родной брат (и, соответственно, дядя Александра I). Что интересно, эта вторая версия тоже восходит к декабристам, которые могли ее слышать в Сибири. Видимо, с их подачи эмигрант Александр Герцен напечатал в 1861 году в своем «Историческом сборнике» совершенно нелепую и фантастическую историю о том, что в 1754 году императрица Екатерина II подменила своего мертворожденного ребенка деревенским мальчиком (который после и стал императором Павлом). У этого ребенка, который, как в волшебных сказках, вдруг сделался из нищего принцем, якобы был родной брат, который после «нашелся» в Сибири. Это-де и был Афанасий Петрович, которого, по поручению генерал-губернатора Капцевича, в 1822 году сыскал уже известный нам по рассказу Розена тобольский полицмейстер Александр Алексеев.
Сам рассказ из герценовского сборника, о том, как чиновник встретил «царского брата», вызывает улыбку:
«Полицмейстер, опамятовшись от радости, тотчас обращается к Афанасию Петровичу и спрашивает его утвердительно, что точно ли его зовут Афанасием Петровичем. Впрочем, по разительному сходству с императором Павлом I, не позволил себе полицмейстер и минуты сомневаться.
– Точно, батюшка, меня зовут Афанасием Петровичем, и вот мой хороший приятель мещанин Старцов.
– Ну, так я вас арестую и повезу в Петербург.
– Что нужды, батюшка, вези к ним. Я им дядя, только к Косте, а не к Саше». (Саша – Александр I, Костя – его брат, цесаревич Константин Павлович – ред.).
Портрет Павла Петровича в детстве Неизвестный художник
Остается лишь удивляться, как декабристы, образованные люди, могли верить в сказки вроде той, что Павел Петрович и его внезапно нашедшийся «брат» — это крестьянские дети-братья, один из которых, по воле Екатерины II стал ее «сыном». А другой – отправлен с глаз долой, «в глушь, в провинцию», где о нем никто и никогда не должен был узнать? Знал бы этот сюжет Марк Твен, возможно, он бы перенес действие своего романа «Принц и нищий» на русскую почву! Такого не могли придумать даже неграмотные сибирские крестьяне – поэтому в их среде распространялась чуть менее экзотическая легенда – о том, что Афанасий Петрович – это сам скрывшийся от неких «злодеев» Павел I. Во всяком случае, мещанин Старцов придерживался именно этой версии, о чем говорят его подлинные письма.
Павел Петрович в середине 1780-х, автор неизвестен
«Почитателей, веривших в высокое происхождение странника, было немало, но особенною ревностью отличался один из них, мещанин Красноярска – Старцев (Старцов – ред.),– писал в 1924 году историк Борис Кубалов. – Он слепо верил, что Афанасий Петрович – истинный царь Павел I. Фанатичный приверженец «Павла I» – далек от мысли поднять народ во имя мнимого царя. Его план иной: он берет на себя непосильную задачу – убедить императора Александра I приять участие в своем отце Павле I, проживающем в Сибири под именем Афанасия Петровича и этим дать возможность самозванцу влиять на Александра в желательном для народа смысле».
«Едва ли он вашего величества не родитель» …
В июле 1922 года Иван Старцов пишет письмо к императору Александру:
«Всемилостивейший Государь Александр Павлович!
По долгу присяги моей, данной перед Богом, не мог я, подданейший, умолчать, чтобы Вашему Императорскому Величеству о нижеследующем оставить без донесения. Все верноподданные Вашего Величества о смерти родителя Вашего и Государя извещены, и посему не полагательно, что под образом смерти, где бы ему страдать. Но как я подданейший известился, что в здешнем Сибирском краю и от здешнего города Красноярска в шестидесяти верстах в уездных крестьянских селениях Сухобузимской волости страждущая в несчастии особа именем пропитанного Афанасия Петрова сына Петрова, который ни в каких работах, ремеслах и послугах не обращается, квартиры же настоящей он не имеет и переходит из одного в другое и квартирует в оных у разных людей по недолгу» …
Вдохновенный мещанин сообщает, что на теле «страдальца», «на крыльцах между лопатками» имеется некий «царский знак», «который никто из подданных Ваших иметь не может, кроме Высочайшей власти». Потому, – заключает Иван Старцов, – человек этот «быть должен не простолюдин и не из дворян и едва ли не родитель Вашего Императорского Величества, под образом смерти лишенный высочайшего звания, и подвергнут от ненавистных особ на сию страдальческую участь»
Старцов просил государя послать в Сибирь «вернейшую особу», поскольку доверять местным чиновникам не следует. Если же царь, действительно, признает в скромном сибирском поселенце своего отца, то пусть «ограничит его беспокойную и беднейшую жизнь и обратит в свою отечественную страну и присоединит к своему высочайшему семейству» …
Переполох в Санкт-Петербурге
Скорее всего, император Александр прочел это послание, поскольку оно попало в руки его ближайшего сподвижника и друга, министра внутренних дел, графа Виктора Кочубея, который этим делом заинтересовался и велел немедля доставить в Санкт-Петербург «странника» Петрова и мещанина Старцова. Притом было велено везти арестованных в столицу раздельно, так чтобы они не могли общаться между собой. Как выяснилось, Афанасий Петров несколькими годами ранее уже попадал у сибирских властей под подозрение в самозванчестве.
Министр внутренних дел России Виктор Кочубей
Бывший земский комиссар (глава судебного округа) в Сухобузинской волости Ляхов на допросе поведал:
«Некогда до сведения моего и господина бывшего исправника Галкина дошло, будто бы сей поселенец представляет себя важным лицом, по поводу сего и был сыскан в комиссарстве и словесно расспрошенный он учинил от того отрекательство, никакого о себе разглашения не делал. Да и жители, в которых селениях он обращался, ничего удостоверительного к тому не предъявили, кроме того, что в разговорах с простолюдинами и в особенности с женским полом рассказывал о покойном Его величестве императоре Павле Первом, что… весьма на него похож»…
Поздней осенью 1822 года Петров и Старцов были привезены в Петербург, где их лично допросил граф Кочубей (император Александр I был в отъезде). В столице Афанасий Петрович вовсе не утверждал, что является государем Павлом I.
Он рассказал, что «Ляхов, отыскав его через казаков, велел привести в волость и тут посадил на цепь и колодку, потом начал спрашивать: «Как ты смел называться Павлом Петровичем?» Петров отвечал: «Я не Павел Петрович, а Афанасий Петрович», и просил, чтобы комиссар выставил ему тех людей, по словам коих назывался он Павлом Петровичем. Комиссар сих людей не выставил, и как другие стали за него, Петрова, просить комиссара, то он, продержав его шестеры сутки, освободил без всякого наказания».
В январе 1823 года, обоих отправили домой, через Пермь и Тобольск с предписанием «водворить на прежнее место жительства».
«Жизнь ведет трезвую и воздержанную»
Однако через несколько месяцев, «во исполнение последовавшей по сему делу Высочайшей Государя императора воли», чтобы остановить дальнейшее распространение слухов по Сибири и Уралу, граф Кочубей распорядился выслать Афанасия Петрова в центральную Россию, под присмотр московского генерал-губернатора. Дело в том, что, как выяснили петербургские следователи, «пропитанный поселенец» был крепостным князя Николая Голицына и родился в деревне Юсуповой в 30 верстах от Москвы. В молодости он ходил на «вольные заработки», но дела не заладились, он начал нищенствовать, за что и был отправлен в 1800 году на жительство в Сибирь. И вот спустя почти четверть века, благодаря императору Александру I, Афанасий Петрович вернулся на малую родину, где у него даже нашлась дочь.
В родной деревне бывший бродяга, как докладывал летом 1825 года московский генерал-губернатор Дмитрий Голицын, «находится в бедном положении, но жизнь ведет трезвую и воздержную».
Историк Натан Эйдельман считал, что, повелев отправить «поселенца Петрова» к родному очагу в Московскую губернию, Александр I рассчитывал прекратить всякие слухи о якобы «живом Павле Петровиче» на бескрайних сибирских и уральских просторах:
«Мысль вроде бы тонкая: самозванец силен в краю, где его прежде не знали, но кто же поверит, если свой односельчанин, известный всем от рождения, вдруг заявит, что он не кто иной, как сам император Павел!»
Афанасий Петрович – «предшественник» Федора Кузьмича. И…образец для подражания?
Однако, слухи о государе, который скрывается под видом «простого поселянина», оказались неистребимыми. Мещанин Иван Старцов, не успокоился даже после того, как человека, который, в его представлении, был царских кровей, выслали из Сибири. Он продолжал строчить в столицу – в частности, на имя графа Алексея Аракчеева. По просьбе императора, Аракчеев приказал генерал-губернатору Восточной Сибири Александру Лавинскому взять сочинителя под строгий надзор, чтобы впредь он не мог беспокоить петербургский бомонд своими «известиями». Но дело было не только и не столько в экспрессивном сочинителе.
Легенда о «царе-страннике» уже широко распространилась в народе, прежде всего – в Сибири и на Урале. В охотниках стать самозванцами в России никогда не было недостатка – не перевелись они и в XIX столетии. История реальной жизни подмосковного крестьянина Афанасия Петрова как бы задавала возможную схему действий для самозванцев. Притом не только из простонародья. Воспользоваться таким сюжетом мог и любой аристократ, имеющий вескую причину исчезнуть из общества, «раствориться» на необъятных просторах России. Так что предание о Федоре Кузьмиче – Александре I, ставшее широко известным во второй половине XIX века, появилось на хорошо подготовленной почве массового сознания. И в этом смысле неважно, был ли реальный «томский старец» бывшим императором, или нет – как говорится, «если бы Федора Кузьмича не было, его бы следовало придумать» …
