После падения Перми, в начале июля 1919 года, колчаковские армии стремительно покатились на восток. О «закреплении» на рубеже Уральских гор уже не было и речи.
«Зарвавшиеся юпитерчики и юпитеришки»…
Эвакуация зачастую проводилась торопливо и хаотично, о чем, не без мрачной иронии, написал в своем дневнике барон Алексей Будберг:
«Скверные известия с фронта, достоверные, но неофициальные, ибо штабы армий не любят доносить о скверных вещах. Несомненно, только, что по моей снабженческой части при стремительном отходе потеряны огромные запасы продовольствия и снабжения, нерасчетливо и безумно выброшенные вперед, несмотря на грозную неустойчивость положения фронта. В одном Уфимском районе мы потеряли до 2 миллионов пудов зерна и до 200 тысяч пудов крайне необходимой нам гречневой крупы. Эвакуация фронта проводилась возмутительно преступно; было время многое спасти, но сначала шли многочисленные штабные и хозяйственные эшелоны с бабами, няньками, детьми и прочими бабехами; затем уезжали в купленных вагонах богатые обыватели.
Прибывшие с фронта офицеры трясутся от негодования, рассказывая, как производилась эта эвакуация. Надо еще удивляться прочности нашей дисциплины, которая позволила офицерам и солдатам спокойно смотреть на эти мерзости и не разорвать в клочья тех, кто это делал или допускал делать. Многотерпелива еще армия и молчит, но, сколько невидимых трещин оставляют такие картины и сколько злобы и ненависти накапливается в этом молчании; и как преступны те, кто все это делает. Занесшиеся в своем случайном величии юпитерчики и юпитеришки ничему не научились из прошлого, и готовят нам тяжелое будущее, когда все это припомнится, и воздастся».
Мечта о «крестовом походе»
Увы, далеко не все среди белых военачальников были способны критически взглянуть на скверную ситуацию, и сделать верные выводы. Начальник Северной и Западной армий Колчака генерал-лейтенатнт Михаил Дитерихс – несомненно, храбрый солдат, но притом человек, склонный к почти детской вере в чудеса, – издал приказ, очень мало подходящий к моменту, когда белые войска поспешно катились по Пермской губернии на восток:
«Призываю всех объединиться для совместной работы против общего врага. Напоминаю, что мы ведем не политическую борьбу, а религиозную. Мы боремся за поруганную и попранную веру наших отцов и дедов кучкою пришлых людей, чуждых вере в Бога, не признающих религии, и соблазнивших наших братьев высокими идеалами свободы»…
Делая упор на «религиозном» характере войны, Дитерихс тем самым отталкивал от белого движения значительные массы жителей Урала и Сибири, включая «не признающую религию» интеллигенцию из левых и либеральных партий – от эсеров до кадетов.
«Взять Урал – до зимы!»
Между тем, лидер большевиков Владимир Ульянов-Ленин приказал войскам Восточного фронта до зимы освободить Урал, чтобы перебросить значительную часть сил советской республики на юг, где стремительно развивалось наступление Вооруженных сил юга России (ВСЮР) под командованием генерала Антона Деникина.
В связи с требованием Ленина красные разработали план ускоренного наступления на Екатеринбург. Он предполагал расчленение Сибирской армии белых и занятия горнозаводского района Среднего Урала. Из состава 2-й армии было образовано 2 группы: левая – 21-я стрелковая дивизия (начдив Георгий Овчинников) и правая — 28-я стрелковая дивизия (начдив Владимир Азин), при поддержке 1-й бригады 5-й дивизии (комбриг Владимир Карпов).
Наступление началось стремительно, но на линии Михайловского, Нижнесергинского и Уткинского заводов красные встретили упорное сопротивление Сибирской армии. Созданная большевиками ударная группа «по труднопроходимым тропам обошла оборону противника» с юга и перерезала железную дорогу Екатеринбург – Челябинск, заняв станцию Мраморскую.
12 июля 250-й стрелковый полк 28-й дивизии Азина начал наступление на Уткинский завод и сбил с позиций белых партизан Красноуфимской бригады полковника Александра Рычагова и казаков атамана Бориса Анненкова. Красные захватили несколько эшелонов с продовольствием, обмундированием и боеприпасами. 13 июля 247-й полк Яна Ренфельда вкупе с кавалерийскими подразделениями взял Билимбаевский и Шайтанский заводы. После этого взятие Екатеринбурга в течение одного – двух дней стало делом окончательно решенным.
Генерал Константин Сахаров так описал эту «молниеносную» кампанию в пределах Пермской губернии:
«Вся первая половина июля прошла в боях за горные проходы Урала. Бои эти шли с переменным успехом; армия не отдавала ни одной своей позиции без попытки отбросить красных. Но для того чтобы перевернуть ход кампании, надо было собрать резервы, сосредоточить большие силы и перейти в общее наступление; чтобы разбить красных, надо было дать генеральное сражение.
Сибирская армия, или, правильнее, остатки ее, катилась без удержу на восток, отдавая красным большие пространства северного Урала; 16 июля был брошен Екатеринбург. Генерал Дитерихс оставил после этого на фронте только заслоны, а все оставшиеся от армии Гайды части перевозил по железной дороге в глубокий тыл, в Ялуторовск, Тюмень и Тобольск. Сибирская армия временно как бы потеряла всякую боеспособность и уходила, ставя тем в совершенно невозможное, тяжелое положение Западную армию».
Впрочем, генерал Сахаров в нескольких моментах ошибается. Екатеринбург был «брошен» не 16 июля, а ранее. Не все сибирские полки отправлялись на отдых в тыл – 21 июля 1919 Колчак переформировал части Русской армии и создал Восточный фронт, который был разделен на 4 армии (1-я, 2-я, 3-я и Оренбургская), отдельную Степную группу и отдельный Сибирский казачий корпус. Командиром 1-й армии был назначен «пермский герой» Анатолий Пепеляев. Войска Пепеляева отчаянно сопротивлялись натиску красных, но были вынуждены отходить все дальше на восток – у белых отчаянно не хватало бойцов, оружия и боеприпасов, обмундирования.
Предательство чешских легионеров
В то время, как сибиряки дрались за Урал и отчаянно нуждались в резервах, вдоль линии Транссибирской магистрали находились части чешского корпуса. Однако теперь они уже не горели желанием «помогать русским братьям», зато вовсю предавались мародерству и чинили насилия над мирными жителями.
«…Эти пятьдесят тысяч военнопленных, разжиревших на отличных сибирских хлебах, ровно ничего не делали, – вспоминал генерал Сахаров. – Повсюду в Сибири можно было видеть этих парней. Наглое, одутловатое лицо, чуб, выпущенный из‑под фуражки, по большевицкой моде. Развалистой ленивой походкой сновали туда и сюда группы легионеров, и вечно все они тащили под рукой что‑то завернутое в бумагу или платок. Все чехи были одеты щеголями – новая форма, сшитая из русских наворованных сукон, форсистые сапоги бураками, иногда лаковые, на руках перчатки. Нельзя не повторить, что многострадальная русская армия в то же время сражалась на Уральском фронте против большевиков и терпела во всем недостаток.
Как следствие разложения чешского войска, среди их солдат и офицеров появился огромный процент больных скверными секретными болезнями. Для них очистили госпиталя, оборудованные заботами и на средства «союзников» России; этими грязными больными наводнили все города, включительно до Владивостока».
«Нас просто забыли»: эвакуация Екатеринбурга
Эвакуация Екатеринбурга началась еще 8 июля. Банкир Владимир Аничков, служивший в министерстве финансов правительства Колчака, оставил яркие воспоминания о последних днях перед занятием города большевиками:
«На другой день к вечеру должны были подать теплушки для служащих банка. Я не мог их проводить, так как стер себе ногу, и попросил исполнить эту обязанность Щепина. Целый день приходили служащие‑барышни и умоляли разрешить им взять с собой своих родителей, братьев и сестер.
– Да ведь мест же нет. Куда вы их посадите?
– Как‑нибудь посадим, только разрешите.
Отказать, конечно, было нельзя… Вечером на вокзале собрались служащие шести банков с семьями.
Едва подали теплушки, как в них хлынула толпа, и ни один из наших в них не попал. Тогда вторично подали теплушки – уже далеко за вокзалом. Но их было всего пять, из которых одну за ветхостью пришлось отцепить. Служащие едва в них втиснулись. Но, слава Богу, теплушки удалось прицепить к поезду, и девушки со своими семьями были отправлены.
В каждом отделении банка осталось на работе по четыре человека, если не считать тех из них, кто не желал покидать Екатеринбург…
На следующий день наш артельщик, относивший деньги в Госбанк, вернулся с известием, что банк, ночью спешно эвакуировавшийся из Екатеринбурга, оказался закрытым.
Я тотчас собрал банковский комитет на его последнее заседание.
– Господа, раз Государственный банк эвакуирован, нам надо завтра же покинуть Екатеринбург. Нас просто забыли. Этот богомолец Дитерихс, отдавая приказ оставаться на местах и работать, дать приказ об эвакуации не позаботился.
– Зачем же откладывать до завтра то, что можно сделать сегодня? Надо выбираться сегодня вечером, – ответили коллеги.
– Совершенно правильно, – ответил я, – но имеете ли вы надежду получить место в вагонах? То, что делалось при отправке служащих, говорит против этого. Вокзал окружен многотысячной толпой, и нам вряд ли удастся добраться до поездов. Попасть же в вагон – дело почти невозможное, а ведь не забудьте, что с нами ценности.
– Как же быть? – спрашивали коллеги.
– Не знаю, господа. Полагаю, что по примеру нашего Пермского отделения придется двинуться на лошадях»…
Колчаковские арьергарды встретили красных на улицах Екатеринбурга пулеметным огнем бронемашин. Передовые группы наступавших ждала незавидная участь, если бы не подоспела артиллерия красных, подбившая один из броневиков. Отступая с железнодорожной станции, белые подожгли вагоны и склады. Большевики захватили около 3 тыс. 500 пленных и значительные трофеи. К полуночи 14 июня части РККА окончательно заняли город.
