Интервью, на которое мы опираемся при подготовке статей про Бориса Коноплёва, было записано незадолго до кончины бывшего первого секретаря обкома КПСС. Записывая его и отвечая на мои вопросы, он как бы перелистывал страницы своей жизни, останавливаясь на тех деталях, которые ему казались важными. Иногда это были незначительные события, а иногда решения, которые меняли судьбу города и страны. Но каждого о ком он вспоминал и через десятилетия прожитой жизни хорошо помнил.
«У меня в цехе два человека умерли прямо на рабочем месте от полного истощения. Один из них Федосеев, формовщик, на тяжёлой машине работал. Другой Бобриков, я перед обедом с ним разговаривал. А он во время перерыва сел, наклонился на колонну. Так и остался».
Нам сегодня практически невозможно представить, какими жертвами далось нашему народу победа в той войне, написать «тяжело», значит не написать ничего. С одной стороны, ратный и трудовой подвиг, с другой неусыпный контроль НКВД. Тяжёлый взгляд, который следил за каждым, ощущали на себе все. Самого Бориса Коноплёва после пожара, который вспыхнул в цехе также вызвали в организацию, которую он охарактеризовал как «страшную».
«Меня вызвали в здание, где сейчас располагается управление ФСБ, в то время там находилось НКВД. Приехал, на проходной пропуск уже был заказан на мою фамилию. Дежурный говорит, пройдите на второй этаж. Поднимаюсь, захожу в кабинет, а там пусто. Через некоторое время приходит человек в военной форме. Он со мной начал вести разговор, спрашивает, почему высокий брак в цехе. Объясняю – нет металла, на переплаве работаем. Раскопки ведём на территории завода, где что найдём алюминиевое то и берём. Он говорит, ну хорошо напишите объяснения. Написал, потом его часа два ждал. Он взял мою объяснительную, говорит, потребуется, мы вас ещё вызовем. Это то такая встряска была, для меня дай Боже, я отлично понимал, чем для меня этот визит может закончиться. Потом ещё долго ждал повестку, но обошлось».
Война закончилась, страна медленно и неуверенно привыкала к мирной жизни. С фронта возвращались ветераны, из эвакуации тыловики. Наступило короткое время эйфории.
«Каждый по-своему входил в мирную жизнь. Это был праздник всей жизни. Вернулись те, кто вернулся, им посчастливилось вновь увидеть своих близких. Радость была не описать, это был довольно длительный период. Прошло массовое передвижение населения. После окончания войны очень много эвакуированных стали возвращаться в родные места. У нас на заводе тоже многие уехали, а кто так остался жить на Урале, таких было немало. Кому-то и возвращаться было некуда, да и не к кому».
Для Бориса Коноплёва также наступает новое время, новый виток его жизни. В 1947 году он вынужден уйти с завода.
«Я ушёл с завода по болезни. Я тогда не думал, мне предстоит работать по партийной линии. От завода меня отправили лечиться на 2 месяца в Крым от туберкулёза. Вернулся, как тогда считали здоровым человеком».
В то время партийное и государственное руководство практически сращивается, и партийные руководители больше разбираются в технологиях строительства и промышленности, нежели в работах основоположников марксизма-ленинизма. Именно партийная работа сводит Бориса Коноплева с людьми, которым предстояло осваивать космос. И определять, смогут ли пермяки в этом участвовать. В частности, с Сергеем Павловичем Королёвым, главным конструктором первых советских ракет.
«Я понимал, кто такой Королёв и понимал своё место. Это был человек волевой, целеустремлённый. Он приехал сюда, для того чтобы лично убедиться, способно ли конструкторское бюро, которое возглавлял Михаил Цирюльников сконструировать и изготовить одну из ступеней ракеты, над которой трудился, в том числе Сергей Королёв. Он и проводил в Перми все совещания. Жаркий у них спор состоялся с Цирульниковым. В него никто, не вмешивался даже министр ракетостроения, который также прибыл в Пермь. Михаил Юрьевич смог доказать свою правоту и Пермь стала городом, который работает на космос. После этого совещания поехали на завод Кирова. Я его сопровождал. Это было сразу после того, как Юрий Гагарин слетал в космос. И вот в машине Королёв мне говорит, что в скором времени второй запуск будет. Титов полетит. В скором времени после этой встречи я был в Красновишерске на бумкомбинате. И вот сообщение по радио наш космонавт в космос полетел. Я говорю, Титов, все удивились, а я запомнил, когда Королёв сказал, что Титов полетит…»
Неоднократно сводила судьба Бориса Всеволодовича и с будущим руководителем Советского Союза, генеральным секретарём КПСС Леонидом Брежневым.
«Я никогда не забуду его приезд в Пермь в 1957 году. Он был здесь трое суток. Тогда он уже занимал должность председателя президиума Верховного Совета СССР, а как член политбюро отвечал за космос. И он приехал к нам поинтересоваться, способны ли мы организовать своё производство в Мотовилихе, производство на заводе Сталина двигателей и ракет. Брежнев — это инженер, пытливый, всем малейших деталей интересовался, во всё вникал…»
В середине семидесятых Леонид Брежнев ещё раз посетит наш город. Правда, в этот раз его визит будет очень кратким. Он прибудет на станцию Пермь II спецпоездом.
Перрон главного направления к его прибытию от праздношатающейся публики, конечно зачистят, в киосках на вокзале даже появиться дефицитная в те годы копчёная колбаса и прочие яства, за которые бились в бесконечных очередях советские трудящиеся. На фасад вокзала спешно натянут лозунг, приветствующий «дорогого Леонида Ильича». Этот визит так прошёл практически незаметно для горожан, если бы к какой-то момент Брежнев не захотел прогуляться с главного направления на горнозаводское.
«Я говорю, там, Леонид Ильич горнозаводская линия, видимо пассажиры поезд ждут. Он говорит, пошли туда. Куда деваться, не возьмёшь же его за руку – не ходи. Он подошёл к людям, спрашивает, ну что здорово ругаете правительство? Одна какая-то бабёнка высунулась. Да, ругаем. Начался разговор. А надо сказать, что Брежнев умел с людьми разговор вести. Но вначале его не узнали, никто не ожидал, что Брежнев приедет на вокзал, да ещё вот так по-простому будет там прогуливаться. А потом, какая-то старушка спрашивает. Леонид Ильич, это не Вы? Да, говорит, я. И она начала на него молиться».
