Осенью 1918 года в подконтрольных большевикам уездах Пермской губернии проходили собрания по случаю объявленного советской властью учета продуктовых запасов. Местные жители изрядно волновались, опасаясь, что у них отнимут припасенные на зиму овощи.
«Ты картошку запасай, а мы съедим!»
В «Известиях Усольского исполкома» напечатали красочный репортаж с одного из таких собраний:
«Тетка задает вопрос: у меня картошку переписали, что же будет? Другая говорит, что когда она картошку садила, то ей сказали: сади, а мы будем есть. Один товарищ рабочий спрашивает: правда ли, что у них станут отбирать табуреты и самовары, блузы и женские кофточки? И еще целый рад подобных вопросов.
Тогда вышел один товарищ из организации (РКП (б) – ред.) и разъяснил все эти вопросы. Если и описали картошку, то это не значит, что ее отберут. Ее только взяли на учет. Однажды товарищ Ленин сказал, что «учет – это социализм». И он был глубоко прав. У тебя уродилась картошка, допустим, ведер 60, и ты ее ешь, и не имеешь права получать в это время картошку из магазина. А кто не имел возможности сам посадить картошку, не было огорода или только что приехал, вот он будет получать с первого дня. Это значит, ты будешь сыта и все будут сыты… А что касается домашней утвари, то у рабочего никто и не думал ничего отбирать, ибо ему самому не на чем сидеть и не из чего пить. Этими слухами стараются рознь посеять. От буржуев отобрали, это, правда, но поставили в рабочий клуб, и против этого возражений не было».
«Наступление» на кулаков
Между тем, во многих весях Прикамья небогатые крестьяне, пользуясь благосклонностью большевиков, изгоняли из местной общественной власти «кулаков» и «подкулачников».
Корреспондент из деревни Егоршата Оханского уезда отправил в «Известия Пермского губисполкома» заметку, под заголовком «Кулаки побеждены»:
«Совет в нашей деревне был кулацкий. Ф.В. Ощепков, председатель, местный богатей, всей деревней ворочал. Пришла мануфактура от отдела снабжения для населения, а этот господин постарался распределить ее всю между своей братией кулаками и прежде всего себе на тройку отложил. Да и хотел скрыть про получение мануфактуры. Но народ узнал. Собрали сход, решили наказать такого председателя и переизбрать совет. Было решено заставить Ф.В.Ощепкова служить сторожем при помещении совета».
В западноуральских большевистских газетах, после взятия белыми Екатеринбурга и восточных уездов Пермской губернии, крайне популярной становится рубрика «В царстве контрреволюции». Это – образчики самой язвительной пропаганды. Например, в сообщениях о создании «Уральского временного правительства», отмечается, что в его состав вошли «вождь уральских локаутчиков Гутт и меньшевик Мурашев, уличенный т. Сосновским в том, что при самодержавии он, в качестве редактора, состоял на содержании у желтой, бульварной газеты «Копейка». Видимо, по мнению «пролетарских журналистов», работа в дореволюционном «желтом» издании была несмываемым пятном на репутации газетчика.
«Красные» труженики пера смеются над сообщениями своих «белых» коллег из «Уральской Жизни», где якобы появилась заметка о том, что еще в августе «Пермь занята англо-французскими отрядами». Или вот еще пример «жуткой» жизни трудящихся при белогвардейском режиме: «Екатеринбургский обыватель начинает на практике испытывать всю прелесть чехословацкой «народной власти». В городе недостаток соли. Воспользовавшись этим, спекулянты взвинтили цены на соль до 1 р. 50 к. за фунт. При советской власти фунт соли стоил около 20 копеек».
Автор словно не в курсе, что на советских территориях вообще все продукты (а не только соль), оказались в изрядном дефиците. Тем более, есть, где разгуляться спекулянтам! Но зачем было вспоминать об этом пермскому обывателю? Главное, – выразить сочувствие «товарищам» по ту сторону Уральских гор, вынужденным теперь отдавать последнюю трудовую копейку барыге за щепоть соли!
Белые старались не отставать в трудах пропаганды. Екатеринбургская «Уральская жизнь» приводит в конце сентября рассказ своего корреспондента, «вырвавшегося» из «большевистской» части Пермской губернии:
«В Гороблагодатском горном округе население голодает… На заводах, откуда я убежал, выдают только по ¾ фунта овсяного хлеба, но, чтобы получить эту порцию, надо простоять в очереди у пекарни не менее 6 часов. Продуктов первой необходимости, как-то: мяса, рыбы, картофеля достать совершенно невозможно, даже за большие деньги. Торговля вся закрыта. В Кушвинском заводе закрыт даже магазин общества потребителей, деньги, более 55 тысяч рублей, «товарищи» взяли себе».
«Контрреволюционеры» и растратчики
Эта словесная полемика сегодня кажется забавной, но не все было столь весело в реалиях осени 1918 года. После покушения на Ленина начинается «красный террор». 11 сентября в Перми публикуется список из 42 расстрелянных в Пермской губернии заложников. В их числе: офицеры, бывшие сотрудники полиции, охранки и тюрем, инженеры, священники и монахи, представители партии правых эсеров и даже «слуга Николая II Алексей Волков». Пермский Ревтрибунал рассматривает массу дел «о контрреволюционных выступлениях», «сокрытии огнестрельного оружия и продуктов первой необходимости», «спекуляции» и «растрате народных денег».
Обвинения в «растратах» в то время были делом обыденным – оправдываться приходилось многим, включая членов РКП(б). Например, член партии и профсоюза трактирных работников (был и такой!) Илья Галашев, вернувшись в Пермь из агитпоездки в Осинский уезд, с изумлением услышал про себя, что он «растратил союзных денег несколько тысяч рублей и скрылся неизвестно куда». Пришлось товарищу Галашеву сочинять оправдательное письмо:
«Заявляю всем своим знакомым товарищам коммунистам, что я совершенно не скрывался, и растраты никакой мной сделано не было, и прошу не распространять такие нелестные слухи, так как я себя считаю честным партийным работником и эти слухи для меня являются очень оскорбительными».
Нередкими были в газетах объявления, вроде:
«Под 15 сего месяца председатель пермской коллегии Всерокома (Всероссийской чрезвычайной эвакуационной комиссии – ред.), Стефан Иосифович Шабловский, взяв все наличные деньги коллегии, свыше пятидесяти тысяч рублей, выехал для оплаты расходов по работам Центроколлегии. В Вятке, Проснице, Балезино получено сообщение, что Шабловский на место назначения не прибыл. Просим срочно произвести дознание, и в случае злонамеренности – арестовать Шабловского».
Впрочем, любители сбежать с деньгами – в избытке не только на территориях, занятых красными. В «Уральской жизни» тоже встречаются заметки о беглых служащих и чиновниках:
«Председатель земской управы в Омске Кудряшев, взяв из кассы 27 тысяч рублей, на закупку вина, неизвестно куда скрылся»… Надо полагать, что выпить и погулять на такую сумму он не мог – и попросту прикарманил средства …
«Я вор – украл табак»
Между тем, «перегибы» с ограничением частной торговли начинают критиковать даже отдельные советские учреждения. Отмечая рост детской смертности в городе, отдел здравоохранения пермского горисполкома, сетует, что причина многих детских смертей – плохое питание, нехватка молока в рационе. Но, несмотря на это, губернские и уездные отделы снабжения, «запретили ввоз молока из окрестных сел и деревень для артельной лавки «Труд», из которой уже производилась продажа для детей грудного возраста и малолетних и по рецептам врачей, в результате чего дети остались без молока».
Горожанам купить молочные продукты еще было можно, пусть весьма недешево, непосредственно у крестьян. Или – обменять на табак, который из-за недостатка был столь ценен, что превратился в своего рода «валюту». Похищение махорки у товарища – страшный грех, который не прощается даже большевикам. Из деревни Западной Оханского уезда в Пермь лаконично сообщают:
«Член партии коммунистов за кражу табаку у товарищей приговорен к исключению из партии и проведен по улице с плакатом: «Я вор – украл табак».
Вообще партийная дисциплина в сентябре 1918 года заметно крепчает – теперь репрессиям можно подвергнуться за «аморальное поведение» или излишнее пристрастие к спиртному:
«Областной комитет РКП (б), разобрав несколько частных дел по обвинению коммунистов в пьянстве и появлении в пьяном виде в публичных местах, вынес общее решение для всех аналогичных случаев. Постановил: члены партии, изобличенные в появлении в нетрезвом виде при исполнении служебных обязанностей, или в публичных местах, подлежат исключению из партии и удалению со всех ответственных советских постов».
Надежды на «белое» единство
Сентябрь – время надежд в белом стане востока России на объединение всех антибольшевистских сил. На «Государственном совещании» в Уфе 23 сентября было создано объединённое коллегиальное правительство из пяти человек — Директория. Председателем кабинета избрали одного из лидеров правых эсеров – Николая Авксентьева. «Страхи миновали, соглашение не только состоялось, но и опубликовано на всю Россию, – телеграфировал корреспондент «Уральской жизни». – Страна будет иметь единое, сильное правительство, будет иметь ту твердую Власть, созданную на основах народовластия, которой суждено играть такую огромную роль в судьбах родины, вплоть до созыва Учредительного Собрания».
Мечты эти оказались несбыточными. Директория не сумела стать «крепким и сильным» правительством, обеспечить единство антисоветских сил Урала и Сибири. Эту роль вскоре возьмет на себя Александр Колчак.
В конце сентября 1918 года адмирал познакомился во Владивостоке с главой Временного Сибирского правительства Петром Вологодским и командующим чехословацкими войсками Рудольфом Гайдой. Тогда Александр Васильевич еще даже не помышлял о роли «Верховного Правителя России», собирался ехать на Дон, в Добровольческую армию. По пути планировал провести всего несколько дней в Омске – но история и судьба распорядились иначе…
