18 июня горожане прочитали в «Известиях окружного исполкома» короткое известие:
«В ночь с 12 на 13 июня в начале первого часа по новому времени в Королевские номера, где проживал Михаил Романов, явилось трое неизвестных в солдатской форме, вооруженных. Они прошли в помещение, занимаемое Романовым, и предъявили ему какой-то ордер на арест, который был прочитан только секретарем Романова, Джонсоном (правильно – Жонсоном – ред.). После этого Романову было предложено отправиться с пришедшими. Его и Джонсона силой увели, посадили в закрытый фаэтон, и увезли по Торговой улице по направлению к Обвинской. Вызванные по телефону члены Чрезвычайного Комитета прибыли в номера через несколько минут после похищения. Немедленно было отдано распоряжение о задержании Романова, по всем трактам были разосланы конные отряды милиции, но никаких следов обнаружить не удалось»…
Наследники «Лбовщины»
Пермский социалист Владимир Трапезников, отражая точку зрения, преобладавшую в 1920-30 годы, писал в своей «Летописи города Перми»:
«Первоначально власти подозревали, что великий князь и его секретарь были похищены белогвардейцами, но затем выяснилось, что они были увезены и убиты группой рабочих, формировавшейся около будущего главы «рабочей группы» Г.Мясникова».
Сам Гавриил Мясников, впрочем, своей активной роли в расстреле Михаила Романова никогда не скрывал, считал, что поступил в «интересах революции», и даже написал об этом книгу «Философия убийства», к которой можно адресовать всех, кому интересны воспоминания этого странного человека. В постперестроечные годы появились десятки других версий о том, был ли Мясников и его соучастники экзальтированными участниками «самодеятельности», или за ними стояли другие, подлинные, вдохновители и организаторы. Все эти книги и статьи при желании, тоже можно найти и проштудировать – здесь не место их цитировать и повторять.
Зато стоит обратить пристальное внимание на непосредственных исполнителей похищения и убийства Михаила Александровича. В их числе – помощник начальника милиции Мотовилихи Николай Жужгов, в 1907 году – соратник грабителя – «экспроприатора» Александра Лбова. Другой соучастник Мясникова, начальник охраны Перми Василий Иванченко, тоже – известный соратник лбовцев, снабжавший этих «романтиков с револьверами» в 1906-1907 годах оружием и боеприпасами. Красногвардеец Иван Колпащиков еще в начале 1918 года участвовал в убийстве бывших полицейских и их осведомителей. Член мотовилихинского ревкома Андрей Марков тоже был сторонником радикальных методов. В 1930 году он написал в своих воспоминаниях о 1918 годе:
«Письменных решений не выносилось, да и не было времени их писать, так как сама обстановка была сверхбоевая: тут и отступающие голодные части красной гвардии, голод в самом заводе, саботаж среди технического персонала завода, за что мы расстреляли управляющего завода Темникова, его сына офицера и заведующего снарядным цехом № 3 Иванова. Это мы сделали с Колпащиковым Иваном, а для быстроты бросили в Каму»…
Одним словом, методы «лбовщины» нашли своих верных последователей в Мотовилихе после взятия власти в стране и отдельно взятой Пермской губернии большевиками. Мясников и его соратники были людьми, «поймавшими» революционный кураж – видимо, именно это чувство и руководило многими их поступками. Но, увы, на практике это обернулось кровью и жертвами, которые для «окончательной победы пролетариата» вряд ли были нужными и неизбежными.
Новая звезда и чай с курятиной
«Исчезновение» великого князя прошло для пермских обывателей почти незамеченным. Город жил своей обычной жизнью – тогда еще относительно мирной. Чехословацкий мятеж – это пока еще где-то «далеко». Новость о похищении Михаила Романов на страницах губернских «Известий» соседствовала с, видимо, не менее важным, по мнению редакции, сообщением:
«В одиннадцатом часу вечера по нормальному счету часов 9 июня нового стиля замечена астрономом-любителем М.Седых яркая новая звезда на границе созвездий Орла и Змеи, близ Теты Змеи. По яркости она равна примерно Канопусу, цвета белого».
В середине июня Пермский окружной отдел снабжения уведомил, что в июне «по произведенной разверстке подлежит отпуску уездным и городским продовольственным отделам 88 тыс. фунтов развешенного и 239 ящиков кирпичного чая… Из них Перми с пригородами – 32 ящика плиточного и 17 тыс. 600 фунтов развесного чаю». Большая часть благородного напитка, как и до революции, развешивается в «Торговом доме Грибушин и наследники»: потомки «чайного короля» покинут Пермь только летом 1919 года, вместе с отступающей армией Колчака.
Кроме того, как сообщили снабженцы через прессу, за половину июня по Пермскому округу распределили 16 вагонов сахара, в том числе – два – по Перми с округой. К тому же, продовольственное снабжение пермяков улучшилось благодаря открытию в городе воскресного «птичьего рынка» и магазина общества птицеводства, где модно было купить не только курятину и яйца, но также живых птиц, включая певчих и декоративных, коз и кроликов.
Так что средний пермский обыватель, в середине 1918 года, мог вполне мирно жить, прихлебывая чай с сахаром, и наблюдая вечерами за звездным небом. Однако случилось событие, намного более задевшее местное общество, чем «похищение» Михаила Романова.
«Владыку нам, владыку!»
По версии местных лидеров РКП (б), в воскресенье 16 июня «во многих церквах» представители духовенства после службы произносили «речи погромного характера», а епископ Андроник якобы прямо призвал «идти разбивать большевиков».
Окружные власти приняли решение задержать архиерея. Сразу после его ареста на колокольне кафедрального собора ударили в набат: красноармейцы выстрелили в звонаря и ранили его в ногу. Зазвонили колокола и в других городских церквях. Но, ладно бы, только случился переполох, вскоре утихший: большевиков ожидал намного более опасный для них «сюрприз». Владыка, ожидая репрессий, заблаговременно подготовил постановление: «Арестованный рабоче-крестьянским правительством, запрещаю священно-церковнослужителям Перми и Мотовилихи совершение богослужений, кроме напутствия умирающих и крещения младенцев». Это уже грозило «взрывом» среди верующих. Пермские большевики оказались на опасной грани: в случае крупных волнений им пришлось бы отвечать перед ЦК партии. Поэтому, была срочно предпринята попытка перехватить «агитационную» инициативу. В Перми срочно созвали два митинга. Один из них состоялся в Доме Трудолюбия. Большевики постарались заполнить зал рабочими, и, когда к зданию подошли толпы «защитников духовенства», места в здании почти не было; в просьбах перенести митинг на улицу верующим отказали. Выступавшие члены исполкома «разъясняли», что Андроник арестован «не как епископ, а как контрреволюционер».
«Во время речи первого оратора некоторые женщины пытались прерывать его возгласами: «Владыку нам, владыку!», но им было заявлено, что эти их требования все равно делу не помогут, а только ухудшат, и они успокоились, – писал журналист-очевидец. – Выступала также одна из защитниц епископа, говорившая не более 3-5 минут и утверждавшая, что он безгрешен и ни в чем преступном неповинен. Эта краткая речь вызвала шумные возгласы, и реплики с мест, и самый искренний смех почти всех присутствующих».
Резолюция митинга предлагала пермским властям «обязать священников» открыть церкви и «запретить агитацию против советов», а тех, кто откажется – «лишить хлебного и других пайков».
«Я благословил бы вас повесить немедля»…
Арестовывали Андроника в архиерейских покоях все те же «мотовилихинские товарищи», чтившие память Лбова: Николай Жужгов, Василий Иванченко и один из создателей Красной гвардии в Перми, член коллегии Пермской ГубЧК, Николай Малков. Видимо, содержать архиепископа, пусть даже под стражей, в городе, опасались, поэтому доставили его в Мотовилиху. Здесь его держали три дня, время от времени порываясь «немедленно расстрелять»; но этому препятствовал Гавриил Мясников, который откладывал казнь – некоторым его товарищам даже казалось, что он противится расправе. Но, скорее всего, лидер заводских большевиков, который считал себя знатоком религии и даже издал атеистическую брошюру «Деяния апостолов или святительская ложь», хотел вволю наговориться со своим непримиримым противником по мировоззрению и философии. Потешив свое самолюбие, Мясников перестал «сопротивляться» расстрелу владыки.
Андроник отказался отменить свой приказ о забастовке священников, и открыто сказал «товарищам» на последнем допросе:
«Мы враги открытые, примирения между нами, примирения между нами не может быть. Если бы положение было противоположным, я, именем господа бога, приняв грех на себя, благословил бы повесить вас немедля».
20 июня Андроник был расстрелян в окрестностях Перми. Судьба двух непосредственных убийц архиепископа оказалась печальной: начальник конной милиции Перми Платунов вскоре угодил за решетку за пьянство, Жужгов в 1921 году был исключен из РКП (б) «за злоупотребление служебным положением» – его дальнейшая судьба неизвестна.
