В начале 1850-ых годов в Перми, «по сведениям городского управления», проживали чуть более 13 тысяч 300 человек. Мужчин было почти на полторы тысяч больше, чем женщин. Видимо, это объяснялось тем, что губернская столица оставалась, во многом, городом чиновников – немалую часть мужской половины жителей составляли приезжие (зачастую неженатые) молодые люди, которых прислали на службу в различные губернские учреждения.
«Строительный бум»: за 10 лет – 300 домов
В мае 1854 года,74 лет от роду, скончался губернатор Илья Огарев, управлявший Пермской губернией 17 лет. Современник дал ему достаточно лестную характеристику: «Огарев не особенно широкого ума, не особенно образован, мало начитан, не честолюбив, но исполнен честности, прямодушия и простого здравого смысла. За ним, кроме того, важная заслуга: он объявил войну ворам и взяточникам».
Пермякам правление Огарева запомнилось, в основном, страшным пожаром 1842 года, когда дотла сгорела половина губернского города. Однако к началу 1850-ых годов Пермь отстроилась заново, и «в ней почти не оставалось и следов страшного пожара, кроме двух обгорелых домов на набережной и нескольких незастроенных мест внутри городской черты». За десятилетие, с 1842 по 1852 год было построено около трех сотен зданий – примерно столько же сгорело во время пожара. Правда, в 1859 году Пермь снова пострадала от значительных пожаров – но и на этот раз город восстановился на удивление быстро.
Понятно, что заново отстроенная Пермь во многом была новым городом, непохожим на тот, который сохранился в описаниях путешественников начала XIX столетия. Каким бы мы увидели губернский центр второй половины 1850-ых – начала 1860-ых годов, в канун «великих реформ» императора Александра III?
От Разгуляя до Пихтовки
К счастью, есть яркое описание Перми этого времени. Его автор – Егор Мухачев, учитель Пермской гимназии по математике, любитель истории и собиратель древних преданий, приехавший в город в начале 1850-ых годов и за несколько лет «исходивший его не раз вдоль и поперек, то от скуки, то из нужды».
Мухачев был внимательным наблюдателем и заметил, что привычное деление губернского центра вполне устарело и уже мало соответствует новым реалиям:
«Хотя между горожанами и принято делить город на Разгуляй, собственно город, Слюдку, Пихтовку, «На болоте» и «Круглое поле», но это деление слишком сбивчиво и ныне не выдерживает своего характера. Например, в Пихтовке давно нет ни одной пихты; круглое поле понемногу покрывается заселенными кварталами и теряет свою форму.
Поэтому, казалось бы, лучше допустить такое деление, простейшее и ближе подходящее к современности:
Старая деревня, от реки Егошихи до Верхотурского проулка; город от Верхотурского по Широкий или Кунгурский проулок; наконец, новая деревня, от Кунгурского проулка до реки Данилихи. Впрочем, мы не прочь сделать небольшую уступку и слово «деревня» заменить словом «село», потому что в каждой из боковых частей города есть по одной отдельной церкви. Оба села расположены близ рек, не имеют никаких административных учреждений, кроме второй (центральной – ред.) части города».
Значительная часть города, по описанию любознательного учителя, напоминала большую, хотя и весьма живописную, достойную кисти Венецианова, деревню:
«Нет здесь того движения экипажей, которое свойственно городу; разве какая-нибудь телега, да пролетка извозчика нарушат спокойствие жителей и вызовут их к окошкам. Несколько углубившись в безтротуарную и покрытую зеленью улицу, встречаешь лесок или болото, с кучей уток и гусей; На площадках стада коров и лошадей мирно пасутся, без пастухов. Толпы босых ребятишек перемешиваются со стадами незлобивых, днем, собак. Домики деревянные, невысокие. Вместо заборов частоколы, на дворе развешено весьма небогатое белье; домохозяйки в самых незатейливых костюмах. Словом, все свидетельствует о простоте и бедности быта жителей».
«Вся прислуга заключается в жене»…
В городских «селах» можно было встретить немало отставных, «послуживших на своем веку», чиновников, которые помнили всю недлинную историю еще юной Перми:
«Если не думает такой чиновник идти в город, то носит, обыкновенно, халат, подпоясанный, всего чаще, носовым платком, хотя бы шел за две улицы. Рыболовство и хождение за грибами, ягодами, целыми партиями, ранехонько до восхода солнца, когда в городе люди только что возвратились с картежного вечера и собираются лечь спать, составляют обыкновенное препровождение времени летом, а иногда и способ что-нибудь дополнить к скудным денежным доходам своим. Вечерами, обитатели одного квартала ведут из окошек (я говорю о летней поре, разумеется), беседу во всеуслышание, пересыпая речь непереводимыми на другой язык идиотизмами. Сходить лично в кабачок и выпить для аппетита шкалик вовсе не считается зазорным. Прислугу редкие держат, да не всякий и доверит прислуге; того и смотри что ополовинит, следовательно, вся прислуга заключается в жене. Пожить в этих двух селах, значит отдохнуть душою и вовсе забыть все географии, с российскою включительно».
Только «в собственно городе», или, как бы мы сказали сейчас, в центральных районах, можно было увидеть каменные, и полукаменные дома. Были даже «желающие казаться каменными» (то есть деревянные, но отштукатуренные снаружи). Хотя и в центре Перми большая часть домов была «просто деревянная, без всяких претензий». В архитектурных стилях царил полный разнобой: помимо «домов как домов», то есть, ничем не примечательных на вид, встречались здания «с башнями, рыцарские замки с высокими стенами и железными воротами, наконец, ни на что не похожие».
«Из полутораста купеческих фамилий, только у двадцати одной есть каменные дома; у мещан таковых не имеется, – сообщает наблюдательный любитель пеших прогулок. – Нет в городе ни одного трактира, или гостиницы; ни одной торговой бани, даже для чернорабочих. Для любителей выпить и закусить, не так давно открыта на торговой площади белая харчевня, а для могущих пить без закуски, раскиданы по городу пятнадцать кабаков».
«Лучше остаться без калош, чем без ног»
Только два частных дома в Перми имели Аммосовские печи – входившие тогда в моду конвекционные системы центрального отопления (для сравнения – в Санкт-Петербурге их было более сотни). Кроме того, предметом гордости пермяков были: частная типография, фотография, магазин дамских мод, театр, благородное собрание, библиотека. На главных улицах можно было увидеть «погребки с заграничными иностранными винами, множество контор разных компаний, вывески цеховых, на французском, и даже немецком языке».
«Освещение улиц, в темное время года, следует общим для света законам, то есть обратно пропорционально квадрату отстояния известной местности от центра города. Тротуары, местами довольно хорошие, иногда обращаются в столь опасные для ног проходы через грязь улицы, что предпочитаешь идти посередине жидкого грязного раствора, и лучше потерять галоши, чем одну из ног, или обе зараз» – сетует Егор Мухачев.
Правда автор, писавший свои заметки в 1861 году (во всяком случае, именно в этом году их опубликовали в «пермских губернских ведомостях») еще не знал, что в скорее в уличном освещении Перми начнется внедрение новых «технологий». В июле 1863 года на улице Сибирской впервые опробуют керосиновые фонари.
«География» пермских улиц
Согласно с городским планом, главные улицы шли от Егошихи к Данилихе, в таком порядке: Набережная, Торговая, Петропавловская (прежде Дворянская), Покровская (ее чаще называли Богородицкой), Пермская, Екатерининская, Вознесенская, Ямская и Малая Ямская (или Кузнечная). Поперечные улицы, или проулки, также были немногочисленны: Чердынский, Верхотурский, Соликамский, Обвинский, Сибирский, Оханский, Кунгурский (Широкий), Красноуфимский, Осинский, Долматовский, Екатеринбургский, Шадринский, Ирбитский, Камышловский, Ермаковский, Биармский, Брюхановский и Дальний.
«В названии проулков не только сохранены для памяти имена всех уездных, но и некоторых заштатных городов, – замечает Егор Мухачев. – Кроме того, тут есть еще более солидные воспоминания, о Сибири, Биармии, деревне Брюхановой, и, наконец, о Ермаке. Итак, всего считается по плану девять главных и восемнадцать поперечных улиц. Между ними шесть площадей: главная, торговая, ямская, гора Слюдка, сенная и приходская».
«Дыхание» нового времени
Несмотря на идиллическую картину провинциальной, почти «сельской» Перми, оставленной гимназическим учителем, в губернии уже ощущалось дыхание индустриальной эпохи. В марте 1861 года князь Петр Багратион (племянник героя Отечественной войны 1812 года) доставил в губернский центр Высочайший Манифест об отмене крепостного права. В том же году в городе заработал телеграф. В 1863 году открылся Мариинский банк с первоначальным капиталом в 13 тысяч рублей, а Мотовилихинский завод был официально переименован в «Пермский пушечный завод» и началось строительство его «громадных новых зданий». В 1860-ые годов на Каме бурно развивалось торговое и пассажирское судоходство, открывались новые частные компании, в том числе братьев Федора и Григория Каменских, в Мотовилихе началось строительство пароходов. Как писал пермский краевед Владимир Верхоланцев, «с 1865 года пароходство на Каме разрастается до таких размеров, что становиться трудным следить».
Капитализм укоренялся в Перми не слишком стремительно, зато уверенно, с уральской «купеческой» основательностью, а вместе с его развитием заметно стал меняться и облик города, и быт пермяков.
